Леонид Латынин

Неслышимо слово и музыка тоже,

И краски погасли, экраны мертвы.

Про нас забывает всеведущий Боже,

И мы про него забываем, увы.

 

И солнце зашло, и свеча догорела,

И ночь не торопится в утро истечь,

И кружится в воздухе плавное тело.

И вторит движению сонная речь,-

 

Мы жили в чужом ослепительном мире,

Мы шли по истории мимо судьбы,

Мы были мишенями в солнечном тире,

Земные и грешные полурабы.

 

И только присловье, как свет из - под двери,

Настойчиво просится в душу мою,

Что каждому будет однажды по вере

Дано и отмерено в этом краю.

latynin.livejournal.com/109303.html

verses: ***

Напишешь так или напишешь этак –

небесному плевать истопнику.

Снег с шелестом спадает с мёрзлых веток

на птичьих иероглифов строку.

 

Снег с шелестом я написал, а что там

в конце строки мелькнуло – чьё лицо –

и скрылось за тропинки поворотом,

где побледнело красное словцо?

 

Снег с шелестом летит сквозь четверть века,

зовёт с собой в забытое число,

а шаг шагнёшь – дремучая засéка,

другим быльём былое поросло.

 

И в снега шелесте угадываешь звуки,

а гóлоса уже не узнаёшь,

кричишь во сне, протягиваешь руки,

поставленный на памяти правёж.

 

И что перед нарушенным обетом

пустые неуклюжие слова?

И что с того, как написать об этом?

Была вода живая, да мертва.

 

Снег растопить в руках и пить, как плакать –

взахлёб, до смертной ломоты в зубах.

Снег с шелестом ложится в злую слякоть

и хохлятся вороны на дубах.